Летом 2006 года в Петербурге в арт-центре «Пушкинская-10» открылась новая некоммерческая галерея «Дверь». «Сначала я сделала из двери выставочное пространство в офисе конкурса дизайнеров «Модная столица» в 2003г. на 300-летие Петербурга», — рассказывает автор Евгения Коновалова. Позже возникло желание использовать «Дверь» , как оригинальную форму презентации, постоянно. 19-го февраля 2006г. железная дверь от мастерской из расселенного дома была перевезена на «Пушкинскую-10» и вмонтирована в глухую стену. Первая выставка открылась 24 июня 2006г. на ПРАЗДНИКЕ ДОМА. К «Паразиту» Владимира Козина, не первый год занимающему коридор «Борея», и «Окну» Константина Митинева на Садовой, прибавилось еще одно миниатюрное выставочное пространство. «Дверь» – сама по себе объект. Внешне она мало отличается от обычного входа в квартиру. Раз в месяц здесь появляется новая выставка. Иногда в открытом дверном проеме вывешиваются изображения и объекты. Иногда дверь заперта, и экспозицию можно увидеть через глазок. Проект Евгении Коноваловой не только превращает жилые и служебные помещения в выставочное пространство, как это делают «Паразит» и «Окно» или открывшиеся недавно в «Борее» и на «Пушкинской-10» галереи «10х15» и «Стена». «Дверь» – попытка работать в рамках объектного искусства.
Дверь как художественный «частичный объект».
Психоанализ стал первым и остался единственным учением, которое пользуется понятием «частичного телесного объекта». Отверстия, края, кромки, складки тела — благодаря вниманию к этим загадочным органическим частичностям, психоанализ опередил все прочие психологические и соматические концепты, которые без представления о «целостном теле» и шагу боялись ступить. Мы призываем рассматривать дверь как «частичный объект» — это поможет сразу отказаться от обременительной дихотомии между «средством» и «целью», которая грозит навязать нам свои услуги, испортив все дело. Телесный частичный объект не знает этого формального различия: начав с представления себя служебным входом (например, слышащие и видящие отверстия), он разрастается в своем символическом значении, приобретая тем больше смыслов, чем больше через себя пропускает. Дверь — воплощение доступа как такового; это частичный объект в отношении любого пространства. Дверная коробка сама по себе — самостоятельный орган, насыщенный либидозными значениями; мы часто ловим себя на том, что рассматриваем на встречающихся нам дверях косяки, интересуемся устройством замка. Не следует думать, будто внимание к дверям продиктовано соображениями вульгарной безопасности — «вход» в своих потенциях гораздо больше занимает самого воображающего, чем тех, кого он в своем воображении опасается. Все предвосхищения злонамеренности происходят из-за избытка фантазии у того, кто уже знает цену. Также и Дверь мыслится в качестве символа, так называемого архетипа, как того, что работает на повторности, неизменном облике своего образа. Эта повторность могла бы убедить в необходимости выказывать уважение знаку, который неустанно фигурирует в столь многих заявках. Означающее «двери» эксплуатируется всеми, кто только пожелает: оно, в отличие от реальной двери, легко «встраивается» в различные рамки интерпретаций, подходя к любому концептуальному фасаду. Притом следует помнить, что символическое всегда подразумевает отсылку к иному, более важному — символ нанят в качестве представителя истины, сам он по себе ценен лишь в силу своей миссии. Но в данном случае необходимо этого ограничения избежать — без предоставления Двери самостоятельности сказать о ней ничего не удастся. Мы будем обречены на рассуждения о «доступе», «входе», «проникании сквозь». Но нам не удастся различить в самой Двери то, что фиксирует на ней наше влечение — заставляет любоваться ей, касаться, различать на ней мельчайшие детали. Дверь тверда, покрашена, обладает свойством двигаться на петлях. Мы предполагаем, что находящееся за дверью реализует свое самостоятельное существование, не касающееся дверей как обслуживающих акт приоткрытия. Но как можно было бы об этом существовании говорить, если бы не было момента созерцания той панорамы, которая открывается в первый момент за дверью и в ее рамке? Не является ли сама функция видения связанной с тем путем, которым возможность видения следует — через подъезды, лестницы, коридоры? Разве то, что на каждом повороте нам открывается не связано с рамой? — не просто как с функцией ограничения поля зрения, но как с сообщником, без которого мы не смогли бы разглядеть, насколько шокирующе неотменим открывшийся вид. Так, например, эта Дверь зряча, она снабжена «глазком». Не значит ли это, что здесь инвертирована функция видения — то, что смотрит из, ждет нашего взгляда в свою сторону? Нет соблазна большего, чем дернуть эту дверь и встать в проеме, глядя на то, что за ней представлено.
Но следует быть осторожным. Двери — они, иногда, закрываются.
