В своем творчестве Ирина Дрозд, одна из самых ярких и самобытных представителей молодого поколения художников Санкт-Петербурга, нередко обращается к периоду детства как особому состоянию человеческой жизни. Ей нравится исследовать образы детей, потому что, в отличие от взрослых, они обладают гибкостью мышления и легко принимают то, что приходит к ним извне. В своем новом проекте «Тихие игры» она соединяет мир детства, воображение и основу нашего существования — пищу. Вот что она пишет о своем отношении к еде — теме не очень типичной для современного человека, который вообще редко об этом размышляет, а тем более в таком ключе:
«Часто в моих работах присутствует Красная еда — как символ Красоты, жизни, крови и жертвы одновременно (…) Красная еда на столе — не просто еда, а образы существ, которые жертвуют собой для нас».
В своих работах художник приглашает нас совершить двойное путешествие во времени: сначала обратно в детство, когда мы еще были способны хотя бы иногда ощущать жизнь в ее целостности, а затем в прежнее состояние культуры, которая еще «не оцепенела». «Меня ужасает вечное безмолвие этих пространств», — писал Блез Паскаль, рассуждая о безнадежной малости и одиночестве человека рационального, который всматривается в бесконечный космос. Если, тем не менее, мы внимательно отнесемся к зову воображения, которое открывается в работах Ирины Дрозд, — считает куратор Абель Конья, — то у нас, возможно, получится заменить свой внутренний монолог на более конструктивный диалог и коснуться Вселенной. За мирозданием не только интересно наблюдать — оно способно дать нам надежду на то, что мы сумеем проживать каждый день, прислушиваясь к «доводам сердца», а не только к «доводам рассудка».
Иногда картины Ирины, как замечает Конья, намеренно схематичны, и, кроме фигур, в них присутствует минимум объектов или пространственных элементов — за счет этого зритель невольно сосредотачивает внимание на атмосфере и волшебном ощущении встречи, созданном в той или иной работе. Небольшие по размеру скульптуры, не нарушающие минималистический ландшафт картин, создают тот же настрой: маленькие существа, изображенные с документальной, гиперреалистичной точностью, неподвижно лежат на середине тарелки, подноса или блюда, образуя необычный сюрреалистический натюрморт. Через образы, созданные автором, живые существа ведут активный диалог, превращаясь в застывшие деликатесы в мире взрослых конформистов, — это все, что остается от наших несбывшихся надежд.
«В своих работах я исследую природу добра и зла в человеке, попытка проследить и зафиксировать эту грань между знаком + и знаком является одной из основных задач. В своем творчестве я нередко обращаюсь к периоду детства как особому состоянию человеческой жизни и детям как к людям, обладающим гибкостью сознания и мышления, еще не имеющим четкой позиции по отношению к окружающему миру, легко принимающим то, что приходит к ним извне. В связи с чем появляется собирательный образ человека-эскаписта (пусть даже ребенка), который играет в игры, намеренно осуществляя побег от реальности, будто жонглируя смыслами, ролями и статусами, возникающими вокруг таких бинарных пар: добро — зло, невинность — страсть, тихий — громкий, дух плоть, жертва — хищник, желаемое — действительное. Обращение к контрастным цветам в живописи также неслучайно: если белый, нетронутый краской холст — символ невинности и духовности, то красный — символ жертвенной крови, величия ада в христианстве».
Ирина Дрозд
