Лейтмотивом творчества Агаты Белой является поиск границы между реальностью и фантазией, сном и явью, на которой столь часто происходит таинство рождения художественного образа. В двадцатом столетии этот поиск как средство образного освоения мира, лишенного логики привычных земных координат, увлекало художников, писателей, кинорежиссеров. Бесконечное блуждание по лабиринтам текста у Джойса и Борхеса, сложное переплетение воспоминаний, преображающих и определяющих настоящее в шедеврах Федерико Феллини, опыт работы с образами сновидений у мэтров сюрреализма Дали и Магритта – пожалуй, самые известные примеры игрового сопряжения вымысла и реальности как залога осмысления (а подчас и объяснения) противоречий двадцатого столетия. Однако сейчас раскрепощенная игра с формами и смыслами в гораздо большей степени обращена к индивидуальному духовному опыту художника, не всегда имеющему точки соприкосновения с будоражащими проблемами современности. Для Агаты Белой сами сюжеты жмурок и пряток, прогулок в воображаемом и реальном пространстве, игры в бадминтон или шахматы или возведения карточного домика в какой-то мере выступают вполне закономерным отражением самоощущения человека, для которого виртуальная реальность не ограничивается экраном компьютера или смартфона. Все более широкие возможности конструирования собственного жизненного пространства как бы снимают в каждом действии (наблюденном и вполне реальном) момент физического усилия, мускульного напряжения или тактильного ощущения. И здесь невесомость героинь Агаты Белой и их четвероногих спутников во многом точно и в чем-то вполне проницательно отражает ту картину мира, которая из вымышленной, виртуальной все активнее проникает в наличную реальность.
В сюжетах полотен Агаты Белой, быть может, нет драматизма и сложности работ советских «семидесятников», увлеченных концепцией карнавала, стирающего в искусстве и самой жизни самые прочные иерархические разделения. На мой взгляд, художнице гораздо ближе другая грань игрового начала, связанная с миром образов Льюиса Кэрролла и с укорененной в традиции Англии эстетикой абсурда. В данном случае внешний алогизм действий персонажей и стремление придать каждому запечатленному мотиву ощущение священнодействия воспринимается попыткой найти своеобразную вакцину против алогизма, запутанности и переусложненности «всамделишного» мира. Это и вполне объяснимое стремление сберечь за художником и за каждым человеком пространство мечты и фантазии как надежное прибежище светлой мечты. В праве на такой мир светлых грёз обретается непрерывная связь не столько между поколениями, сколько между уровнями восприятия мира, которое, усложняясь с возрастом, сохраняет «неприкосновенный запас» мифа – архетипа целостного восприятия бытия. И при знакомстве с картинами Агаты Белой мы вряд ли будем углубляться в разгадку скрытого автором смысла или в проблему иконографических и стилистических истоков решения (при том, что здесь можно разглядеть параллели с образами Боттичелли, изысканной символикой Северного Возрождения или утонченной грацией полотен и фарфоровых статуэток галантного восемнадцатого столетия). Скорее, мы доверительно отдаемся во власть невесомых движений, подхваченных легким порывом ветра или потоками прозрачного света, заполнившего пространство картины и обращенного уже в наше, душевное пространство.
Символы, метафоры, аллегории в полотнах Агаты Белой не кажутся избыточными, искусственно внесенными – настолько естественно они включены в тонкую живописную ткань картины за счет высочайшего мастерства исполнения. Каждый элемент картины ритмически соотнесен с другим, позволяя продолжить или остановить намеченное движение, а чуть высветленный колорит зрительно объединяет декоративные акценты в сложный пластический ансамбль. И таким же целостным и гармоничным кажется мир образов Агаты Белой – но гармония эта не исключает ноток печали по мимолетности мгновений, навсегда остановленных кистью творца, и по неизбывной (но потому и столь чарующей) разделенности реальности и мечты.
Искусствовед Руслан Бахтияров
Галерея «Дизайн-клаб», 2 эт.
